Новость: В одном из прошлых номеров рекомендовалось снять фильм по «Обитаемому острову» Стругацких. С удовлетворением сообщаем, что, согласно последней «Литературке», по этому произведению готов уже сценарий—Марина и Сергей Дьяченко совместно с Э.Володарским его делают, и снимать будет, вероятно, Федор Бондарчук.
В противоположность данному положительному факту, нам недавно напомнили о фильме про Носферату (первый фильм про вампира), где вампир играет свою собственную роль в некоем фильме, на сьемках которого пропадают то осветитель, то ассистент режиссера. Съемочной группе сказано, что вампир—это актер, настолько вжившийся в свою роль, что он пребывает в ней постоянно—по системе Станиславского. Режиссер единственный, кто знает правду. И вот, он уговаривает вампира не съедать съемочную группу, ибо тогда фильм не смогут закончить. Вампир заинтересован в завершении съемок. Понимая всю трудность положения, вампир задумчиво вопрошает режиссера: ‘I think we don’t need the writer anymore’.
В той же «ЛГ» есть очередная умная статья, чьи некоторые тезисы совершенно справедливы. Дмитрий Каралис из Питера в рубрике «Писатель и жизнь», в статье «Кто остался в дураках», с подзаголовком «Мысли вслух», выдвигает следующие тезисы:
1. То, что мы получили в итоге распада Союза—совершенно неприемлемо.
2. Советский человек—это была ценность, которая и сейчас не исчезла, но затаилась.
3. Никто нас не спрашивал, и народ не голосовал за капиталистический путь развития.
4. Серьезного обсуждения альтернативных путей развития и идей не произошло.
5. Причина того, что называется «ксенофобией»--в этом. И это не есть ксенофобия, а попытки оттолкнуться от неприятного чуждого.
Многое в статье верно. Действительно, никого не спрашивали, когда разваливали Союз. И никого не спрашивали, когда незаметно вдруг перешли на так называемый капиталистический путь развития. И идеи, перспективы будущего не обсуждались всерьез и профессионально и не обсуждаются.
Если и есть в статье недостатки, то они в отсутствии достаточной эрудиции и широкого охвата у автора. И все же, такие статьи нам нужны, чтобы задуматься. Однако в статье содержится методологическая ошибка, присущая многим другим подобным публикациям: ошибка партийности.
Статью и ее автора легко присобачить к числу националистов и ретроградов.
Так же, как, скажем, «Новую газету» легко присобачить к ангажированным Западом, «продавшимся» Западным деньгам.
К сожалению, то же произошло и в 90-х: когда пришло время выбирать, интеллектуальные силы (без всякой очередности: Старовойтова, Шелов-Коведяев, Власов, Нуйкин, Собчак, Гавриил Попов, Егор Гайдар и т.д.) оказались огульно—поголовно—в одном идеологическом лагере. Интеллект же другого лагеря (Жириновский, Проханов) трудно было вычленить и отделить от неприятного.
Сегодня же интеллект стал в основном сугубо прикладным—он служит тем или иным целям. Свободные статьи, вроде таковой Каралиса, нечасты и мало кому нужны. Кто-то может сказать, что он слабо ангажирован лагерем ретроградов и, если его кооптировать как следует—тогда займется делом и перестанет писать простыни.
Таким образом, задача заключается в следующем:
1. Создать мир интеллектуальных текстов и рассуждений, пытающихся прищучить историческое течение, момент истории, создатели и авторы которого (мира) неангажированны политически и обладают необходимыми взаимодополняющими эрудицией, профессионализмом и кругозором.
2. Этические оценки и попытки осмысления, ими проявляемые, должны иметь самостоятельную, нежели прикладную ценность.
3. Они должны сосредоточиться на этическом анализе современного процесса и создании утопий—т.е. вариантов миров—пытаясь преподнести альтернативы как широкого формата, так и конкретного уровня менеджмента для общественного развития. Альтернативы конкретного менеджмента сегодня и так производятся, однако не получают достаточного общественного звучания из-за разнообразия информационного потока и отсутствия амбиций—они остаются таковыми прикладного характера. Гордость тихого реформатора сегодня не имеет достаточного общественного звучания.
4. Таким образом, должен быть решен «попперовский» парадокс о том, что создатели широкомасштабных общественных теорий обязательно создают таковые авторитарно-тоталитарного характера; говоря по-иному, должен быть решен парадокс необходимости скромности и реалистичности альтернативных проектов версус всеохватности и общественно-форматирующей необходимости таковых.
В данном контексте интересен опыт вкладыша в «Новую газету»--Le Monde Diplomatique, в котором публикуются широкие полотна ведущих международных ведов по тем или иным вопросам, во французском духе—который еще смеет обобщать в прессе (в отличие от англо-американского, который попытки широких общественных обобщений оставил только для книг и авторов академии). Данный вкладыш колеблет имидж ангажированности «Новой» англо-саксонским миром—ибо Le Monde и ее публикации в таковой ангажированности трудно обвинить.
Там есть всякие важные имена, как нашего тезки Гильермо, так и Чомского и других.
В статье «Последние новости об утопии» говорится о попытках теоретического создания альтернатив социализму и коммунизму. Проект, о котором говорится, что-то среднее между кибуцем, корейской корпорацией, общественно-управляемой фабрикой и капитализмом, на наш взгляд.
Вообще, идей альтернативных общественных устройств мы мало встречали. Вспоминается идея справедливого капитализма, выраженная в статье одной специалистки по критическому правоведению: тут предлагалось, чтобы предприятие принадлежало его членам, у него был бы капитал, который крутится и периодически интерес отдается одному из членов, и так по очереди, пока все не будут удовлетворены.
Справедливый вариант. Так в свое время оправдывали, да и сейчас оправдывают, взяточничество при застое: каждый поможет своей семье, своим близким, и постепенно польза от одного заработавшего достигнет общества. Почти Адам Смит!
Независимо от нашей оценки того или иного конкретного проекта, необходимо признать: мышления на эту тему, профессионально ведомого, нет! А между тем, оно необходимо.
Приходится вновь апеллировать к необходимости Креативных Игр. Такое направление могло бы стать одним из ведущих. Но необходимо общественное звучание и правильная микрометодология их организации, ведения и обобщения результатов.
|
Органы, которые нельзя пощупать
|
В статье Каралиса встречаются типичные угрозы по поводу неверного пути: если справедливость и дальше будет нарушаться, в итоге может случиться русский бунт—беспощадный и осмысленный.
Думается, что это эмоциональный аргумент. Вначале необходимо выяснить, в чем справедливость и что она такое. В этой связи хотим привлечь внимание читателя к гипотезе, возникшей недавно:
Есть всего лишь два понятия (если больше, то поправьте), которые указывают на, как бы, внутренний орган человека, однако не имеют материального денотата (кроме гипотетических нескольких граммов): душа и совесть. Причем душа—общечеловеческое понятие. Совесть же, похоже, вместе с его угрызениями, все же приобрела свои исторические и современные коннотации в первую очередь в христианской цивилизации. Мы допускаем, что она была до и есть у всех, но странным образом, так же, как, скажем, полифония, была сформулирована и начала использоваться в первую очередь в христианском мире.
Полифония не была изобретена исламом и не была им усвоена до последнего времени. Так и совесть—понятие, принадлежащее сугубо христианским культурам. Хотя в некоторых мусульманских и других азиатских языках оно есть, но как-то нам кажется, что оно там более умозрительную роль играет, нежели в христианских. Т.е. она там не болит, ее угрызений там нет. Там есть стыд и срам—всеобщие понятия, есть грех—понятие почти всех религий кроме, пожалуй, буддзима (насколько мы знаем).
Не случайно великий первый роман Сальмана Рушди назывался «Срам» («Шарам»)—одно из ключевых понятий Ислама, наряду с Харам, Халяль и т.д.
Срам—понятие сугубо социальное. Это понятие от общежития. Внутри себя человек его не испытывает. А между тем, проведя эксперимент над самими собой, мы пришли к неизбежному выводу, что совесть, в отличие от срама—понятие внутреннее. Нет необходимости ни в каком общественном порицании, чтобы его испытывать. Так же, как душа: нет необходимости ни в каких дополнительных факторах, чтобы ее чувствовать.
Наше беглое ознакомление с трудами Фомы Аквинского, Канта и других привело нас к выводу, что они уходят от сути вопроса, который поднимаем здесь мы, и не подробно рассматривают проблему, является ли совесть производной от чего-либо или же действительно дана нам непосредственно, как внутренний орган, который нельзя пощупать. Естественно, что на него особенно положиться нельзя. Однако же то, что у него нет материализованных референтов, может и помочь в чем-либо: если человек поступает по-совести, так как так диктует его общество, воспитание, религия и т.д.—это одно. А если он поступает так, так как так диктуют его внутренние весы—это совершенно другое. Это, как бы, Категорический Императив.
Людям, чувствующим совесть, необходимо просто научиться честно говорить не по лжи—и тогда их можно будет спрашивать и получать их ответы. Они должны научиться задавать себе мучительные вопросы и находить на них ответы и, самое главное, уметь признавать свои ошибки. Каяться—слишком сильно сказано и имеет религиозные обертоны. Достаточно честно признавать ошибки.
ТРУДНОУЛОВИМАЯ ОШИБКА ЖУРНАЛИЗМА
Маленькая этическая ошибка журнализма проявилась в противоположном смысле тому, который проявился в статье Каралиса, в журнале Newsweek. Здесь опубликована статья Майкла Эймса—хорошего парня, издающего одну из самых сильных газет Exile, которая на английском, и поэтому свободна, но издается в России, и поэтому свободна вдвойне.
Ошибка даже не самой статьи—статья сильна. Ошибка концептуализации журналом проблемы отношения к мегаполису, в частности к Москве.
Ошибка в том, что данная проблема—отношение иностранцев к России, русским и Москве—дает возможность намного более масштабных рассуждений, чем журнал смеет позволить. Эймс-то свое сказал и на этот уровень вывел своими блестящими эскападами, да только журнал прихлопнул этот уровень.
А ведь эта проблема—из той же категории, что и проблема Каралиса: кто мы такие, куда идем, почему идем туда, если идем, и куда нам надо идти. И плюс—а куда идет мир и куда нам надо, чтобы он шел.
Итак, в одном случае (Каралис) некоторая немотивированность, эмоциональность обобщений, позволяющая присобачить автора и издание к определенной партии, хотя оба вполне могут сказать: мы—набат. Мы—орем от боли. Мы—совесть. Пусть другие сделают лучше. Да, они—совесть, да только какая-то слишком озабоченная тем, чтобы показать, что и они не лыком шиты, что на самом деле они достойны большего. Они требуют, чтобы их приняли как часть целого, нежели как весть от имени всеобщего.
В другом случае (Ньсуик, Новая)—пресловутый профессионализм, сводящий возможности обобщения и серьезного разговора—опять же, с точки зрения всеобщего—к частному случаю, чуть ли не курьезу, нежели к экзистенциальной трагедии и, соответственно, необходимости.
В обоих случаях—некоторая игра, нежели серьезность, соответствующая серьезности проблемы смысла жизни.
НЕКОТОРЫЕ ЗАКОНЫ
Жить—трудно, и всем нам надо учиться каждый день, как это делать. Быть может, можно предложить ряд гипотетических законов, которые помогут ориентироваться в жизни. Так, некоторые из законов, любимых нами, следующие:
· Говорение—агрессия
Тут, пожалуй, и объяснять не надо: говорение всегда требует участия другого, того, чтобы другой отступил, поддался натиску, напору говорящего. Конечно, говорение—не такая агрессия как, скажем, убийство, но все же что-то агрессивное в этом есть. Именно чтобы смягчить эту агрессию, и создали другие формы передачи информации.
Пожалуйста помните об этом, когда говорите!
· Следовательно, слушание—доброта и мудрость
Опять же, объяснений не требуется. Тут можно только заметить, что ни говорению, ни слушанию в нашей части света еще в достаточной мере не учат. На пресловутом Западе—учат. И речь идет не только о риторике, которая, действительно, занимает важное место среди талантов, ценимых в англо-саксонском мире—талантов, столь же опустошенных бессмыслицей, сколь и изначально ценных. Слушание—навык иного рода, нежели говорение, хотя, надо заметить, поскольку оба они техничны, тот, кто умеет говорить, мог бы и уметь слушать. Вывод: те, кто умеют только говорить, на самом деле плохо говорят. Слушанию учат через простые упражнения, типа парафраза, и оно (слушание) занимает важное место среди человеческих достоинств на Западе. Неслучайно выражение I hear you, которое столь же пародийно, сколь и изначально добро.
· Задавание вопросов—изначальная смелость
Смелость, храбрость, трусость… Может, задавание вопросов—просто любопытство? И да, и нет. Может, это издевка? Бывает, но тогда вопросы задавались не искренне. А нельзя ли искренне задавать глупые вопросы? Можно. И в некоторых культурах (восточных, мужских) считают, что вопросы задавать означает унижаться, или что их не надо задавать, а понимать ответы без вопросов. Но именно все это и делает задавание вопросов—смелым. Ибо задающий не боится социального диктата, не боится показаться глупым, не знающим, легковесным. Поэтому интервью—один из наших любимых жанров. И поэтому, наш совет: задавайте вопросы, люди! Задавайте вопросы, друзья! Не стесняйтесь!
На что можно использовать этот закон? К примеру, на то, чтобы никогда не обижаться на вопросы, если в них чувствуется изначальная смелость, искреннее ожидание ответа. Или на то, чтобы самому выбрать—задать ли сейчас лишний вопрос или, ответственно, попытаться вычленить ответ из самой ситуации.
Таких законов много, и мы будем постепенно составлять их свод.
другие материалы
Начало начал
|
